Для пояснения природы юмора разберем два очень показательных примера из области кино:
1. Фильм «Без вины виноватый» (Wrongfully Accused) с Лесли Нильсеном (известным по фильму «Голый пистолет»). Фильм начинается с того, что герой Нильсена, знаменитый скрипач, вдохновенно играет на своем инструменте в сопровождении огромного оркестра. Одна рука держит скрипку, другая – смычок. И вдруг появляется «его» третья рука, которой он умудряется почесаться.
2. Фильм «Кавказская пленница». Здесь всем памятна сцена, в которой Юрий Никулин опускает руку под одеяло, рука высовывается неестественно далеко, рядом с пяткой, и чешет ее.
Обе сцены похожи по внешнему построению, в обоих происходит нечто противоречащее законам природы (появляется третья рука, рука удлиняется и достает до пятки). Но сцена со скрипачом не вызывает практически никаких эмоций, а сцена из «Кавказской пленницы» - классика жанра комедии. В чем причина?
У Нильсена никто не оказался в «нелепом» положении. Само появление третьей руки хоть и является «нелепым» с точки зрения логики, но не привязано ни к кому конкретно кто бы «ответил», за эту нелепость. Рефлекс «смешно» молчит.
А вот в «Кавказской пленнице» все не так, рядом с Никулиным сидит Вицын, который наблюдает за почесыванием пятки и который «обалдевает» от этого и именно его «обалдение», надо сказать еще и талантливо сыгранное, и вызывает ощущение «смешно». Вот он конкретный человек, который попал в «нелепую» ситуацию, которая для него, кстати, не заканчивается. Следующим кадром Никулин приподнимается и снова чешет пятку, но уже вполне традиционно, Вицин же удовлетворенно вздыхает «дескать, все встало на свои места», чем снова выставляет себя «дураком», что опять вызывает смех у зрителей.
Многие творцы, подчас копируют внешнюю форму удачных реприз, воспроизводят ситуации, которые в других обстоятельствах вызывали смех и надеются, что это будет смешно. Понимание природы юмора позволяет безошибочно распознать такие сцены. Многие несмешные комедии можно было бы «исправить» минимально изменив действие, чтобы в нем выполнились обязательные условия смешного. Конечно, выполнение условий юмора не гарантирует выдающийся результат: может отсутствовать новизна, «нелепые» ситуации могут быть разными по степени нелепости, ситуации могут быть недостаточно понятными. Однако несоблюдение описанных правил гарантирует отсутствие ощущения «смешно».
Возьмем пример из комедии «Недетское кино» («Not Another Teen Movie», 2001). В одной из сцен герой забегает в дом. Забегая, он толкает дверь, дверь вместо того чтобы открыться падает на пол. Ситуация достаточно нелепая. Создатели фильма определенно рассчитывали, что эта нелепость вызовет смех. Это классическая ошибка, связанная с тем, что действительно попадание персонажа в смешное положение часто связано с некой нелепой ситуацией. Но это совершенно не означает, что справедливо обратное, что любая нелепая ситуация вызывает смех. В данном случае степень «неудобного» положения для персонажа столь незначительна, что не тянет даже на легкую улыбку.
Попробуем смоделировать похожие ситуации, которые могут вызвать ощущение смешно:
- если предварительно эту дверь кто-либо будет долго устанавливать, укреплять, усиливать, то падение двери от попытки ее открыть вызовет смех. Причем направлен этот смех будет на «установщика двери», несмотря на то, что его нет в кадре.
- если герой хочет тихо пробраться в дом, но от его манипуляций дверь с грохотом падает. Объектом осмеяния будет герой, план которого провалился.
- и наконец, представьте себе ситуацию из современной сказки. Волшебник превращается в дверь. Герой выбивает дверь и та с грохотом (и стоном волшебника) падает на пол. А если перед этим герой орудует грубым инструментом в замочной скважине? А если потом герой заходит и наступает грубым сапогом на развороченную скважину (под стон волшебника)? Смешно?
Видно, что каждый раз ситуация «подправляется» появлением объекта осмеяния.
Говоря о фильмах, хочется еще упомянуть так называемые «тупые», «американские» комедии. Действительно существует целый пласт комедий, которые смешат зрителя перекошенными физиономиями актеров, постоянными падениями, шутками ниже пояса и т.п. Причем эти фильмы действительно вызывают смех зрителей. Но не стоит относить такие фильмы к проявлениям юмора. Да в них содержится элемент смешно, но отсутствует составляющая «красиво». Появление таких фильмов объясняется относительной простотой придумывания таких «смешных» реприз, по сравнению с созданием многогранных юмористических произведений. И хотя эти фильмы вызывают смех их эмоциональное воздействие на людей способных воспринимать «красивое» значительно слабее, чем у фильмов, построенных на полноценном юморе. Так вспомните «Форест Гамп»: «А потом, я вложил все деньги в акции какой-то яблочной компании».
Кинематограф может предоставить нам еще одно подтверждение изложенной теории. Вспомним великих комедийных актеров, таких как: Никулин, Вицин, Крамаров, Фернандель, Луи де Фюнес. Один их вид сразу вызывал улыбку. Природа наградила их внешностью и мимикой, которая позволяла очень ярко передавать образы «недалеких людей», постоянно попадающих впросак. Их «недалекие персонажи», реагирующие на происходящее «не совсем адекватно», рефлекторно вызывают у нас смех.
Интересно рассмотреть вопрос о том, почему не всегда состояние смешно сопровождается смехом. Тут можно сформулировать три основные причины.
Первая это то, что рефлекторный смех возникает при превышении некого порогового значения состояния смешно. Сила же эмоции смешно пропорциональна степени «проступка» объекта осмеяния. Существует масса ситуаций, которые вызывают некое ощущение смешно, но степень этого ощущения недостаточна для появления рефлекторного смеха. Часто в литературных произведениях или кинематографе эмоция смешно одна из составляющих «эмоционального коктейля», замешанного автором. Она может усиливать общее состояние удовольствия не вызывая при этом смеха. Пороговое появление смеха не уникально для эмоции смешно, а характерно вообще для эмоций и их мимических, звуковых и иных проявлений. Так некие драматические эмоции при превышении определенного уровня вызывают слезы. Боль если становиться слишком сильной вызывает рефлекторные стоны. Страх при превышении определенного порога вызывает испуганный вскрик.
Вторая причина это то, что существует некая инертность в спаде эмоций. Это явление носит название гистерезис. Благодаря этому если удается достичь определенного уровня эмоции смешно и вызвать смех, то приподнятое эмоциональное состояние продлиться еще некоторое время. Если в этот момент произойдет новое эмоциональное подкрепление, то воздействие, которое самостоятельно не привело бы к возникновению смеха, имеет шансы в сочетании остаточным фоном превысить пороговое значение и вызвать рефлекторный смех. Это явление легко наблюдать по состоянию «смешинка в рот попала» или по тому, как ведет себя «разогретая» публика на юмористических концертах.
Третья причина это возможное присутствие дополнительных стимулов, которые могут усилить ощущение смешно. Основной сопутствующий стимул – это смех других людей. Эволюционная целесообразность этого достаточно прозрачна. Коллективное осмеяние усиливает эмоцию обиды объекта осмеяния, а значит и обучающий эффект. «Заразительность» смеха позволяет присоединиться к осмеянию кроме тех, кто непосредственно видел «промах», и тех, кто видел его частично, или вообще не видел, а наблюдает уже «расстроенный» объект осмеяния. Этот эффект проявляется в том, что люди предпочитают смотреть фильмы в компании, а производители комедийных сериалов добавляют закадровый смех зрительного зала.
Теперь уместно обобщить причины, отвечающие за различия в восприятии юмора различными людьми:
1. Основная причина – разница в том, какие ситуации трактуются человеком как «нелепые», «неприличные», «обидные». Это определяет, возникновение ощущения смешно.
2. Способность людей «понимать смысл» шутки, то есть возможность смоделировать в воображении ту финальную картину, на которую рассчитывал автор. Так как ощущение красиво зависит от краткости подачи и масштабности, зашифрованного в ней посыла, то многие шутки представляют собой мини задачи на сообразительность. Иногда для решения этих задач необходимо наличие определенных специальных знаний, иногда некого жизненного опыта или представления о культурных особенностях определенной группы людей.
3. Яркость воображения. Часто в юморе ситуация «попадания» в неприятное положение не фигурирует явно, а остается на «додумывание» слушателю или зрителю. Тогда от глубины и красочности представленной картины будет зависеть сила ощущения «смешно».
4. Способность абстрагироваться и воспринимать юмор свободно от других эмоциональных оценок. Часто шутки о войне, о сексе, о национальных особенностях могут вызвать эмоциональный отклик, не позволяющий проявиться ощущению «смешно».
5. Степень проницательности. Люди различаются по тому, насколько глубоко они распознают происходящее вокруг. Далеко не все в состоянии сразу правильно увидеть в жизненных явлениях причины, их вызвавшие, и представить возможные последствия. У проницательных людей больше шансов «разглядеть» смешное в повседневной жизни. Это созвучно со способностью «понимать смысл» шутки. В жизни это означает «разглядеть» такое возможное развитие событий, которое приведет к «нелепой» для кого-либо ситуации.
6. Опыт. Накапливая жизненный опыт, мы приобретаем массу знаний о приемах, которые используются для создания ощущений «смешно» и «красиво». Узнавание «старых» приемов в «новых» шутках снижает степень эмоционального воздействия этих шуток, в силу утери положительных эмоций от новизны приема. Так же знание приема, который используется в шутке, может дать возможность построить предварительные суждения о возможном исходе повествования, тем самым «размазав» плотность передачи информации в финале, и соответственно ослабив ощущение «красиво».

Часть 4. Сопоставление теорий
Еще раз вернемся к теориям юмора, перечисленным в первой части и рассмотрим их с позиции приведенных выше рассуждений.
1. Аристотель в «Поэтике» (II, 1448а, 16-18, V, 1449а, 32-36) формулирует различие между трагедией и комедией. Аристотель усматривает разницу в том, что первая стремится изображать «лучших людей, нежели ныне существующие», а вторая – худших. «Комедия – есть подражание худшим людям, однако не в смысле полной порочности, но поскольку смешное есть часть безобразного: смешное – это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное; так, чтобы не далеко ходить за примером, комическая маска есть нечто безобразное и искаженное, но без страдания».

Суть «смешного» подмечена абсолютно точно. Но более чем две тысячи лет назад Аристотелю не хватило современных знаний, главным образом эволюционной теории и понимания роли эмоций, что бы развить теорию юмора и дать всесторонний анализ.

2. В XVII в. Томас Гоббс сформулировал «теорию превосходства». По Гоббсу, «гримасы, именуемые смехом», выражают не торжество общественно-полезной победы над злом и несовершенством, а нашу эгоистическую и тщеславную «внезапную гордость» от осознания того, что мы сами, дескать, благороднее, умнее и красивее объекта (Hobbes, 1957. P. 36).

С Гоббсом в целом придется не согласиться. Да наблюдение за объектом смеха могут вызвать чувство превосходства, но это самостоятельная эмоция, не связанная с эмоцией смешно. Более того эмоция удовольствия от превосходства стимулирует нас к поведению направленному на достижение превосходства в некотором понимании. Эмоция же смешно стимулирует нас исключительно искать повод, что бы посмеяться. А обида от осмеяния предостерегает от повторения смешной ситуации, но уже с нашим участием. Использование Гоббсом формулировки «внезапная гордость» это очень распространенная попытка использовать «внезапность и неожиданность» для объяснения природы смешного. Как мы показали выше «внезапность» следует рассматривать, как элемент относящейся к тому, как создается ощущение «красиво». То есть «неожиданность» не имеет отношения к ощущению смешно, а имеет отношение к юмору в целом. «Неожиданность» всегда возникает там, где для достижения красоты используется прием «ключевой фразы», когда финальная многогранная картина происходящего возникает после произнесения некой фразы, которая позволяет нарисовать новую картину, о которой до этой фразы слушатель не догадывался. И в этой новой картине кто-то должен оказаться в «нелепом положении», что вызовет эмоцию смешно.

3. Крайнюю версию «теории превосходства» изложила М.Т. Рюмина, по мнению которой, смешное – это «ситуация зла, происходящая с другим», причем «субъект-наблюдатель тут попадает как бы на место Бога» и эгоистически радуется собственной безопасности. «Трагическое и комическое почти во всем совпадают (характер ситуации и положение человека в ней), а разнятся только в выборе точки зрения» (Рюмина, 2003. С. 115)

Собственно здесь применимы все те же доводы, что и к теории Гоббса, но представляет интерес использование термина «ситуация зла». К «злу» принято относить сознательное причинение кому-либо вреда. Причем можно долго блуждать в поисках и обсуждениях мотивов этого «зла». Применительно к смеху, несмотря на то, что объект осмеяния испытывает обиду, само осмеяние носит рефлекторный характер и не должно трактоваться как осознанное причинение «зла». Кроме того юмор как явление построен на осмеянии вымышленных персонажей, что вообще делает не совсем корректным разговор о «зле».

4. Современные исследователи анекдотов уделяют главное внимание когнитивно-семантическим аспектам – «оппозиции скриптов (сценариев)», «логическим механизмам», пуанте и пр. Такая установка соответствует «теории несообразности», которую в XVIII в. сформулировал Дж. Битти (Beattie, 1776), а в XIX в. – А. Шопенгауэр (1999. С. 116-130). Главную несообразность, вызывающую якобы смех, создатели «семантических теорий словесного юмора» (Raskin, 1985; Attardo, 1994) усматривают в семантике комического текста, то есть в его отношении к жизни. Это отношение противоречиво, основано на несовместимости и полярной противоположности «скриптов» (альтернативных прочтений текста). Смеясь, субъект якобы реагирует на противоречие, выражает свое отношение к нему. Иными словами, комическое противоречие оказывается объективным, внешним по отношению к субъекту. Так думают почти все – не только те, кто придерживается теории несообразности, но и сторонники большинства иных теорий.

Здесь явно путается природа эмоции смешно и эмоции красиво. Это достаточно распространенное заблуждение. Очень часто приходится слышать о том, что смешно порождается неожиданностью, противоречием или наличием альтернативного прочтения. В силу того, что подобный стереотип крайне распространен, поговорим об этом поподробнее. Разберем примеры:

Неожиданность.
- А y меня вчеpа дpyг за пять минyт сеpвеp сломал.
- Он что, хакеp??!
- Он мyдак!!
Сначала мы представляем типовую «хакерскую» историю. Но последнее слово меняет всю картину. Причем меняет ее так, что становится понятно, что «друг» сломал сервер рассказчика и эта «неприятность» вызывает ощущение смешно. Кроме того «друг» предстает в достаточно «глупом» виде, что добавляет ощущений. Неожиданность последней фразы создает ощущение красиво, так как двумя словами удается нарисовать достаточно масштабную картину. Обратите внимание, что наибольшее впечатление этот анекдот производит при следующем «правильном» исполнении. Первая фраза практически нейтрально, с легким налетом грусти, легкий налет не должен раскрыть суть, но сыграет в конце. Вторая фраза заинтересованно вопросительно, она помогает слушателю «проникнуться» неправильной версией. И третья фраза акцентировано с яркой эмоциональной окраской, из которой становиться понятно, что это не чей-то, а его сервер был сломан. Причем у этого анекдота, надо сказать очень популярного, очень большой «запас прочности». При не акцентированном рассказе и не обыгрывании мотива, чей был сервер, он хоть и менее ярко, но вызывает смех над персонажем «друга».

Сын ссорится с родителями:
- Мне надоело постоянно быть с вами, всегда приходить вовремя! Я хочу
романтики, свободы, пива, девчонок! Я ухожу, и не пытайтесь меня
удержать!
Сын решительно идет к выходу. У двери его догоняет отец.
- Папа, я же сказал: не пытайтесь меня останавливать!
- Я не останавливаю, сынок. Я с тобой!
Совершенно стандартная история последним словом неузнаваемо преображается. В ней появляется отец, который «соблазнился» на рассказ сына и решил поменять жизнь. При этом в «нелепом» положении оказалось сразу три человека. Сын, который не угадал мотивов отца, и произнес фразу, попав впросак. Отец, который послушав сына и нафантазировав себе «новую жизнь», совершает «опрометчивый» поступок. Жена, у которой муж уходит к «пиву и девочкам». Этот анекдот не случайно находится в рейтинге лучших анекдотов российского интернета. Не всегда удается создать ситуацию, где столько мотивов для зарождения смеха.
Обоими примерами хотелось показать, что не неожиданность, хотя она и присутствует, является причиной «смешного».
Противоречие.
На учениях.
- Рядовой Бельдыев, у вас еще осталось немного воды во фляжке?
- Конечно, братан!
- Как это вы отвечаете старшему по званию! Повторяю вопрос:
у вас есть вода?
- Никак нет, товарищ сержант!
Второй ответ противоречит первому, но не надо искать причину смешного в самом факте наличия противоречия. Противоречие элемент, позволяющий нарисовать «красивую» картину. И в этой картине сержант «обламывается», остается без воды, причем именно его действия к этому и приводят, вот это и вызывает ощущение смешно.
В столице установлен памятник вандалам. Вандалы в растерянности.
И здесь присутствует противоречие. Вандалы должны испортить памятник, но памятник им, вандалам. Но смешно не из-за факта противоречия, а из-за того, что вандалы попали в трудную ситуацию и любой их поступок будет «плох» для них.
Альтернативное прочтение
Телефонный опрос, проведенный наутро после 31 декабря, дал следующие
результаты: 2% опрошенных ответили "да?"; 3% - "алло?"; остальные 95%
затруднились ответить.
Это выглядит созвучно стандартному телефонному опросу, в котором обязательно присутствует графа «затруднились ответить». Но альтернативное прочтение означает, что 95% «физически» не смогли ответить. Наличие двух прочтений, а значит, повышенная плотность информации способствует возникновению ощущения красиво. А смеемся мы над тем, что «население России» повально напилось до состояния «затруднились ответить».
Здравствуйте, вы позвонили в горвоенкомат! Если вы хотите служить в
армии - наберите звездочку; если вы не хотите служить в армии -
наберите решетку...
Первое звучание стандартное для автоответчика. Альтернативное воспринимается как: «звездочка» - армия, «решетка» - тюрьма. Эта неожиданная интерпретация знакомых символов вызывает ощущение «красиво». А смешно возникает от безвыходности ситуации звонящего у которого две альтернативы армия или тюрьма и он добровольно должен сделать выбор.

5. Среди психологов и лингвистов очень популярна теория «разрешения несообразности» (Suls, 1972; Shultz, 1972), родственная теориям гештальтпсихологии. То же самое называют «уместной неуместностью» (Monro, 1951. P. 241-242), «сообразной несообразностью» (Oring, 1992. P. 81), «локальной логикой» (Ziv, 1984. P. 90), «когнитивным принципом» (Forabosco, 1992), «логическим механизмом» (Attardo, 1994), или «псевдоправдоподобием» (Chafe, 2007. P. 9). Теория гласит, что восприятие анекдотов и карикатур состоит из двух стадий: сперва человек оказывается в затруднении, обнаружив в тексте или рисунке некую несообразность, а потом приходит озарение («инсайт») – обнаруживается новый, скрытый смысл. Когнитивные лингвисты называют это «сменой фреймов» (Coulson, 2001).

Уже неоднократно повторялось, что многие анекдоты построены по принципу, что сначала описывается ситуация не дающая понимания смысла анекдота, а затем с «ключевой фразой» приходит понимание истинной картины. Это не является причиной смешного, а элемент того как сделать «красиво». Также трудно согласиться с тем, что предварительно человек находиться в затруднении. Ощущение затруднения, непонимания, несоответствия может возникнуть, когда повествование закончено, а смысл остался непонятен. Уместнее говорить об ощущении любопытства, которое присутствует до момента развязки.
Более того существует огромное количество примеров «мудрых мыслей», которые имеют схожее с афоризмами построение, но не являются смешными. При этом они кратко и емко описывают некое сложное явление, что вызывает у нас ощущение красоты.
Например:

«Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит вместе смотреть в одном направлении». Антуан де Сент-Экзюпери.

«Все должно быть изложено так просто, как только возможно, но не проще» А. Эйнштейн.

На «мудрых высказываниях» исключительно удобно проследить то различие между «красивыми» фразами, которое разделяет смешное и несмешное. Обязательное условие – наличие человека оказавшегося в «нелепом» положении.

«Нет ничего опаснее, чем пытаться преодолеть пропасть в два прыжка». Дэвид Ллойд Джордж.

«Тот не шахматист, кто, проиграв партию, не заявляет, что у него было выигрышное положение» Илья Ильф.

Последние примеры вызывают ощущение смешно, но вряд ли вызовут у кого-либо смех в голос. Сила ощущения смешно и соответственно рефлекторное срабатывание голосового смеха зависит от степени «неудачливости» объекта осмеяния. Многие шутки вызывают приятное ощущение, но будучи слишком «приличными» (в широком значении, выход за рамки принятого) не дотягивают до появления голосового смеха. Следующие примеры дают более сильную ситуацию «попадания» и соответственно более сильные смеховые ощущения:

Для женитьбы нужны двое – одинокая девушка и озабоченная мать.

Надпись в туалете: главное не добежать, а донести.

Вот что плохо в питье водки с утра - трудно будет провести день разнообразно.

И наконец, приведу примеры, где ситуация «неудачности» доведена до достаточно высокой степени и высока вероятность появления рефлекторного смеха при первом ознакомлении:

Одно неосторожное движение, и вы – отец. Михаил Жванецкий.

Хотите новых ощущений? Укоротите грабли вдвое.

Когда поручик Ржевский напивался, его уже не интересовал ни возраст женщины, ни внешность, ни пол.

Я не беременная волшебница, я - залетевшая фея...

- "Любит, не любит, любит, не любит..." - Доктол, остасьте в покое мои зубы!

Первые признаки СПИДа: острая боль в заднем проходе и шумное дыхание за спиной.

Меняю бензопилу на протез.

Приведено столько примеров в надежде показать, что ни «инсайт», ни «смена фреймов» не имеют отношение к причине смеха, а их присутствие это проявление механизмов позволяющих сделать «красиво».

6. Наиболее субъективистская теория комического принадлежит Жан-Полю: «Комическое, как и возвышенное, никогда не обитает в объекте, но всегда обитает в субъекте» (Жан-Поль, 1981. С. 135). До него на той же позиции стоял Кант (1994. С. 205-210), который счел даже возможным отказаться от понятий «смешное» и «комическое», дабы не придавать чрезмерного значения тому, что он считал лишь поводами для смеха (подробнее см.: Козинцев, 2005).
А. Козинцев конкретизирует: «Юмор в чистом виде – это не что иное, как тотальное самоотрицание субъекта. Не одна из сторон субъекта спорит с другой, как в случае серьезного метаотношения, а субъект весь в целом, со всеми своими мыслями, чувствами и оценками вместе взятыми, спорит с самим собою, отрицая себя. Для серьезного человека самоотрицание мучительно, ведь оно грозит распадом его личности, а человеку в юмористическом настрое оно приносит только радость. Ему ничего не грозит, его личность остается в целости и сохранности – просто она на время, в игре, притворяется иной, что позволяет ей взглянуть на себя со стороны. Его притворство – чисто показное, оно не вводит в заблуждение никого, разве что иных теоретиков комического» и далее, «Юмор – единственное из всех чувств, которое «никогда не обитает в объекте, но всегда обитает в субъекте». В этом его уникальность. Ни про какое другое чувство этого сказать нельзя, даже если речь идет о восприятии ощущений, исходящих от собственного тела, например о чувстве боли или голода. И в этом случае, как и в случае с чувствами высшей сложности вроде чувства возвышенного, воспринимающий субъект «объективирует» источник чувства, рассматривает его как часть реальности. Сколь бы несходны, даже полярно противоположны ни были человеческие чувства, как бы ни различались они по своей сложности, юмор противостоит им всем вместе взятым. Но, если так, то правильно ли мы поступаем, называя юмор «чувством»? Строго говоря, нет, хотя мы и не отказываемся (в силу традиции) от такого словоупотребления. Если чувство – это способность воспринимать и адекватно интерпретировать внешние воздействия, то приходится признать, что юмор – это всего лишь нарушение такой способности (впрочем, весьма благотворное). Иными словами, это качество, целиком присущее субъекту, тогда как роль объекта в данном случае минимальна» (А. Козинцев «Человек и смех»).

Кажутся нелогичными противопоставление эмоции смешно другим эмоциям и рассуждения о «избранности» юмора. Излагаемая нами теория хороша тем, что не строит отдельных построений для юмора, а укладывается в общую концепцию понимания эмоций и их роли. Утверждение о высшей роли юмора, скорее всего, проистекает из того, что, будучи сочетанием двух эмоций, юмор в своих проявлениях сложнее для анализа, чем явления, базирующиеся на проявлении одинарных эмоций или ощущений. Выводы о том, что юмор «Юмор – единственное из всех чувств, которое «никогда не обитает в объекте, но всегда обитает в субъекте», противоречит описанной нами изначальной роли смеха, как механизма обучения. При обучении присутствует чувство обиды у объекта, что нельзя не принимать во внимание. Говоря о юморе, Козинцев дистанцируется от ситуаций осмеяния конкретного объекта и переходит к рассмотрению «умозрительных» ситуаций разыгрывающихся внутри субъекта. Это позволяет ему сделать приведенное выше утверждение. Действительно воображаемая ситуация вызывает срабатывание тех же эмоциональных рефлексов что и ситуация реальная. Но это собственно и описывалось нами ранее. В целом рассуждениям Козинцева не хватает привязки к механизмам работы эмоций и памяти из-за чего его построения оказываются замкнутыми в себе.

7. Согласно Канту, чувство юмора, – не что иное, как «талант произвольно переходить в такое расположение духа, когда обо всех вещах судят совершенно иначе, чем обычно (даже наоборот)» (Кант, 1994. С. 210). Английский психолог Майкл Аптер (Apter, 1982; Motivational Styles..., 2001), развивая мысли Канта, выдвинул свою теорию. Согласно Аптеру, в каждый миг своей жизни человек может находиться в одном из двух полярно противоположных метамотивационных состояний – либо в телическом (от греч. telos – «цель»), либо в парателическом. В телической фазе нас интересует цель, и мы стремимся достичь ее как можно быстрее и проще, с минимумом физиологического возбуждения. В парателической фазе нам приятна сама деятельность по достижению цели, тогда как цель оказывается скорее поводом для деятельности, и мы всячески оттягиваем ее достижение, стремясь усилить физиологическое возбуждение. Охота ради пропитания и ради удовольствия – это психологически противоположные деятельности. Аптер рассматривает юмор как одно из парателических состояний.

Приведенные утверждения базируются на собственном понимании роли эмоций. Соответственно возражение таким теориям или их дополнение должно начинаться с обсуждения изначального понимания эмоциональных механизмов. Но, тем не менее, в защиту нашей теории можно привести ее «объясняющий эффект», который отсутствует в упомянутых работах.

8. В знаменитой работе З. Фрейда «Остроумие и его отношение к бессознательному» юмор был объяснен в рамках построенной Фрейдом модели личности. Оно и Сверх-Я, какими их рисует Фрейд, – это две конкурирующие части личности. Они одинаково серьезны. У них один и тот же объект во внешнем мире. Они ведут нешуточную борьбу за власть над Я, за лидерство в серьезном поведении. Оно – это вытесненные из сознания запретные помыслы (агрессивные, сексуальные), якобы получающие легальный выход в анекдотах и остротах, «тенденциозное» содержание которых скрыто за безобидным комическим «фасадом» (Фрейд, 1997б. С. 96-115). Как уверяют фрейдисты, независимо от того, использует юмор злободневные темы или небывальщину, он всегда основан на вытесненных серьезных желаниях и страхах. В самом невинном с виду анекдоте, если подвергнуть его придирчивому анализу, обнаруживается тайная подоплека, неизменно грязная. Фрейд (1997. С. 135, 144) был уверен, что авторы «тенденциозных» острот – люди с садистскими наклонностями, их слушатели – «сообщники и соненавистники», а рассказчики неприличных анекдотов – тайные эксгибиционисты.
Фрейд был прав, подмечая в «смешном» проявление «запретных помыслов», но это, пожалуй, единственное, с чем можно согласиться в его рассуждениях. «Запретные темы» смешного значительно проще объясняются в приведенной нами теории, чем разговоры о «вытеснении». Кроме того теория Фрейда не может рассматриваться серьезно так как не учитывает полученных за столетие знаний о роли эмоций. Приписывание же авторам и слушателям анекдотов каких-либо патологических наклонностей совершенно неуместно. Рассказчиками анекдотов движет желание доставить удовольствие слушателям и самим через это получить удовольствие. Слушатели же охотно воспринимают юмор как способ получения положительных ощущений. И это простое объяснение с учетом понимания приведенной нами теории юмора не требует выискивания дополнительных сложных побудительных мотиваций.

А. Козинцев в уже упоминавшейся книге «Человек и смех» особое внимание уделяет смеху от щекотки:
«Смех от щекотки сравнивали с розеттским камнем, поскольку щекотка вызывает смех и у людей, и у обезьян, а следовательно, подобно билингве, может дать ключ к «дешифровке» смеха и юмора (Provine, 1996; 2000. Р. 99). Смех от щекотки называли также «пробным камнем для испытания всех теорий» смеха (McDougall, 1931. Р. 395) и «главнейшим тестом для теорий юмора» (Weisfeld, 1993). Подавляющее большинство теорий этого испытания не выдерживает, так как их авторы не находят смеху от щекотки никакого места в своих построениях, а потому попросту исключают его из рассмотрения, как примитивную физиологическую реакцию».
Хотелось бы закончить статью кратким обзором этого явления.
Надо констатировать, что смех от щекотки действительно не имеет непосредственного отношения к «смешному». И здесь нет ничего удивительного. Смех, как мы описывали выше, как мимическая реакция задействован во многих коммуникационных схемах, не только связанных с ощущением «смешно». Несложно придумать правдоподобные гипотезы, объясняющие его происхождение в данном случае. Позволим себе привести одну из возможных версий.
Наши предки были существами довольно волосатыми, и естественно в их шерсти обитала масса паразитов, причиняющих крайнее неудобство. Сейчас у обезьян мы видим примеры поведения, когда одна особь выискивает паразитов у другой. Можно предположить, что аналогичное поведение было свойственно и людям. Что бы такое поведение было возможно нужны эмоции и ощущения, которые его сформируют. Самый простой путь - это приятные ощущения от «шебуршания» у вас в шерсти, рефлекторная «довольная» улыбка или смех, ощущение удовольствия, если вызвал удовольствие другого. Все это у нас присутствует. Кстати мы можем наблюдать интересный побочный эффект, мы гладим кошек именно под действием этих эмоций. Со временем мы утратили густой волосяной покров, однако рефлекторные ощущения щекотки осталось. Более того из-за отсутствия шерсти мы стали более чувствительны. Этим объясняется, что щекотка может быть мучительна и труднопереносима.

Источник: aboutbrain.ru